ОСНОВЫ ФИЛОСОФСКОЙ КУЛЬТУРЫ

<  Предыдущая часть  |   ОГЛАВЛЕНИЕ  |   Схемы и таблицы  |   Следующая часть  >

ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ЭСТЕТИКА

[ Чувственные созерцания: эмпирические и чистые ]
[ Пространство и время – формы явлений ]
[ Пространство и время – не эмпирические, а чистые созерцания ]
[ Пространство и время – созерцания, а не понятия ]
[ Пространство и время – неотъемлемые формы чувственности ]

[ Чувственные созерцания: эмпирические и чистые ]

|...10| Два первоисточника нашего познания суть: чувственность и pассудок. Посредством первой предметы нам даются, посредством второго они мыслятся. Чувственность есть способность или рецептивность получать представления таким способом, каким предметы на нас воздействуют. Поэтому чувственность доставляет нам созерцания ¹ , т. е. такие представления, которые относятся к предмету посредственно, при помощи других представлений. Воздействие предмета на нашу способность представления, поскольку мы им аффицируемся, называется ощущением. Созерцание, которое относится к предмету посредством ощущения, называется эмпирическим; напротив, такое, в котором нет ничего, что бы относилось к ощущению, называется чистым созерцанием. Неопределенный предмет эмпирического созерцания называется явлением или феноменом. В явлении то, что соответствует ощущению, называется его материей, а то, через что многообразное в явлении созерцается упорядоченным в известных отношениях, называется формой явления. И так как последняя сама не может быть, в свою очередь, ощущением, но должна уже предшествовать всякому ощущению, которое впервые через нее становится возможным, то она должна быть представлением a priori, заложенным уже в самом нашем духе; и далее, так как к предметам, подлежащим ощущению, она относится непосредственно, то и сама должна быть созерцанием. |11| Таким образом, форма чувственности, или формальное условие, при котором единственно возможно эмпирическое созерцание, сама есть созерцание и при том чистое созерцание a priori. Уже отсюда следует прежде всего возможность синтетических положений a priori в тех науках, которые имеют своим объектом форму чувственности, поскольку здесь к каждому понятию субъекта новые предикаты присоединяются непосредственно через чистое созерцание a priori.

[ Пространство и время – формы явлений ]

Так как далее все наши ощущения бывают или внешними или внутренними, то должны существовать также две различных формы явлений. Форма внешних явлений есть пространство, форма внутренних – время. B самом деле, посредством внешнего чувства мы представляем себе предметы, как находящееся вне нас и вне друг друга. А то, что единственно делает возможным такое представление, есть пространство. Ведь находиться вне меня означает не что иное, как быть в другом месте пространства сравнительно с тем, где нахожусь я сам; точно также находиться вне друг друга значит не что иное, как быть в различных местах пространства: следовательно, представление пространства должно уже лежать в основании представлений о нахождении чего-нибудь вне меня и вне друг друга. Только в этом представлении пространства и могут быть определены или определяемы форма внешних вещей, их величина и их взаимные отношения. Поэтому пространство есть не что иное, как форма всех внешних явлений. Что касается внутреннего чувства, то оно не дает нам, правда, никакого созерцания души самой по себе, как некоторого объекта, однако при его посредстве душа созерцает все-таки свое внутреннее состояние и при том так, что все определения этого состояния мы представляем себе или как одновременные или как следующие одно за другим. Но то, что единственно делает возможным такое представление, есть время, потому что одновременно и значит не что иное, как в одно и то же время, а одно за другим – не что иное, как в разное время. Таким образом время есть в сущности не что иное, как форма всех внутренних явлений. Так как однако и все те представления, которые своим предметом имеют внешние вещи, в качестве определений нашего духа, точно также принадлежат к внутренним состояниям, то время посредственно оказывается также формой и всех внешних явлений, а, следовательно, и всех вообще как внутренних, так и внешних явлений, тогда как пространство есть форма исключительно внешних явлений. Итак, пространство и время – это две формы нашей чувственности и именно потому чистые созерцания a priori.

[ Пространство и время – не эмпирические, а чистые созерцания ]

|12| Далее более подробно Кант следующим образом развивает это доказательство. Что пространство и время не эмпирические представления, почерпаемые нами из опыта, но представления a priori, – это ясно:

1) Из того, что они предшествуют всякому опыту и уже лежат в его основании, поскольку ощущение внешних вещей совершенно невозможно без представления пространства, а ощущение нашего внутреннего состояния без представления времени.

2) Из того, что пространство и время суть безусловно необходимые представления, ибо, хотя мы и можем не мыслить в пространстве и времени никаких предметов, однако не можем не мыслить самого пространства и самого времени. Но представления, которые неизбежно присущи нашему сознанию суть не продукты опыта, а представления a priori.

3) Потому, что все аксиомы, относящиеся к пространству и времени, обладают аподиктической достоверностью; например, что различные пространства не следуют одно за другим, что различные промежутки времени не могут быть одновременны, что между двумя точками возможна только одна прямая линия и т. д. Подобного рода аподиктические основоположения не могут быть получены из опыта, но дают нам некоторые познания до всякого опыта и суть поэтому положения a priori. Напротив, если бы они были получены из опыта, то мы могли бы сказать лишь следующее: этому научает нас всем нам присущее (allgemeine) восприятие; а отнюдь не – так это должно быть.

[ Пространство и время – созерцания, а не понятия ]

А что пространство и время суть не дискурсивные или общие понятия, но созерцания, – это ясно:

1) Из того, что мы можем представить себе только одно пространство и только одно время, так, что, когда мы говорим о различных пространствах, и временах, – первые являются для нас лишь частями одного и того же единого пространства, а вторые – частями одного и того же единого времени, и при том части эти мы не представляем себе составными частями, из которых слагалось бы единое всеохватывающее пространство и единое всеохватывающее время, ни части пространства мы мыслим исключительно внутри его и части времени всецело в нем. Так как и пространство и время по самой природе своей представляют собой, таким образом, нечто единое, и целое не дается здесь посредством его частей, но, напротив, части становятся возможными здесь лишь через целое, то пространство и время, очевидно, не могут быть общими понятиями, но оказываются непосредственными представлениями и, следовательно, созерцаниями.

2) |13| Из того, что все основоположения, относящиеся к пространству и времени, суть синтетические положения, например, что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками, что различные части времени не могут быть одновременны и т. п. А так как синтетические положения никогда не могут получаться из одних только общих понятий, то и пространство и время, очевидно, не могут быть общими понятиями, но суть созерцания.

3) Из того, что и пространство и время мы представляем себе как бесконечные величины, вследствие чего все определенные величины их частей возможны лишь через ограничения бесконечного пространства и бесконечного времени, а отнюдь не через пространство и время, как общие понятия. Если бы поэтому пространство и время были не созерцаниями, но общими понятиями, то совсем не было бы возможно никакое понятие ни о величине, ни об отношениях в пространстве и времени.

[ Пространство и время – неотъемлемые формы чувственности ]

Так как, следовательно, пространство и время не заключают в себе ничего эмпирического, а суть только чистые представления a priori, но при этом не всеобщие понятия, а созерцания a priori, то они и суть, значит, чистые созерцания a priori. Однако, быть такими чистыми созерцаниями a priori они могут только в том случае, если мы будем их рассматривать, как первоначальные формы чувственности, при посредстве которых мы только и можем иметь эмпирическое созерцание о предметах. Так как, далее, геометрия имеет своим объектом пространство, а арифметика числа, счисление же происходит лишь при посредстве времени, то отсюда становится ясным, каким образом возможны геометрия и арифметика, т. е. каким образом возможна чистая математика: она возможна потому, что в основании всех математических понятий лежит чистое созерцание, как то, из чего образуются все синтетические положения a priori. И именно здесь перед нами раскрывается не только основание, почему чистая математика есть наука из чистого разума, все положения которой априорны и потому аподиктически достоверны, но также и то, почему эти положения обладают величайшей очевидностью: они обладают ею потому, что математика не только может, но и должна конструировать все свои понятия, т. е. представлять их себе в чистом созерцании.

Из всего этого Кант выводит, наконец, следующие, весьма важные заключения:

1) Пространство и время являются, следовательно, не произвольными порождениями нашей творческой фантазии, а двумя формами нашей чувственности, то есть субъективными условиями, при которых предметы только и могут являться отчасти нашим внутренним, отчасти нашим внешним чувствам. Пространство и время имеют поэтому к предметам, т. е. к явлениям, необходимое отношение, обладают объективной реальностью. |14| Поэтому не только все то, что является предметом нашего внешнего созерцания, должно находиться в пространстве, а все то, что является предметом нашего созерцания вообще – и внешнего и внутреннего – во времени, но и решительно все, что только имеет значение для пространства и времени должно, в самом строгом смысле слова, иметь значение и для всего того, что находится в пространстве и времени. Так как далее рецептивность субъекта, т. е. способность получать воздействия от предметов, необходимо предшествует всяким созерцаниям этих объектов, то отсюда становится понятным, каким образом форма всех явлений должна предшествовать всем действительным восприятиям, т. е. находиться в нашем духе a priori.

2) Но именно потому, что пространство и время суть только формы чувственности, т. е. не что иное, как субъективные условия, при которых только и возможно наше чувственное созерцание, то они, очевидно, не представляют собой чего-либо существующего само по себе и не являются также свойствами или определениями, присущими вещам, как они есть в себе, но существуют лишь как представления в нас самих, составляющие необходимые условия нашей чувственности, так что, если мы отвлечемся от субъективных условий нашего человеческого созерцания, пространство и время окажутся чем-то совершенно идеальным, т.е. ничем. Поэтому, хотя форма внешних явлений, именно пространство, отличается тем, что представляется нашим духом, как нечто, находящееся вне нас, однако на самом деле оно тем не менее есть нечто, существующее лишь в нашем представлении, независимо от которого они есть ничто.

3) Отсюда следует таким образом, что мы не имеем права утверждать, что те вещи, которые мы называем внешними, и которые мы по самой природе нашей чувственности представляем себе в пространстве, как протяженные, обладающие фигурой, непроницаемые, подвижные и т. д., что они и независимо от нашего чувственного представления о них, сами по себе занимают некоторое пространство и сами по себе являются протяженными, непроницаемыми, подвижными, имеющими форму и т. п. Потому что все эти предикаты мы приписываем им лишь, поскольку они суть предметы нашей чувственности, и являются нам, как таковые. Но мы совершенно не можем знать, определяются ли созерцания других мыслящих существ той же самой формой, как и наша, и не могут ли поэтому они созерцать те вещи, которые наше созерцание представляет нам в пространстве, как протяженные и т. д. в какой либо совершенно иной форме. |15| Мы совершенно не можем сказать, следовательно, что те вещи, которые являются нам находящимися вне нас в пространстве и протяженными, имеют эти свойства и сами по себе. То же самое справедливо и относительно предметов нашего внутреннего чувства. Последнее представляет нам как внешние, так и внутренние вещи во времени, – или одновременными или следующими одна за другой, т. е. изменяющимися. Но и здесь точно также мы не в праве сказать, что эта одновременность или последовательность вещей, а также то, что мы представляем себе в них, как изменения, – что все это свойства вещей, присущие им самим по себе, равно как не в праве мы утверждать и того, что всякое вообще мыслящее существо представляет себе вещи именно с этими свойствами. Следовательно, мы знаем вещи только такими, какими они нам являются, т. е. они есть для нас не что иное, как явления или феномены. Чем они могли бы быть сами по себе, об этом мы ничего не знаем и даже ничего не можем знать; что же касается того «нечто», которое лежит в основании этих явлений и, согласно природе нашей чувственности, открывается нам в познании, как протяженное, изменяющееся и т.п., то само по себе и по своим основным свойствам оно совершенно непознаваемо для нас. Это неизвестное нечто Кант называет поэтому трансцендентальным предметом явления, который, таким образом, со всеми своими явлениями представляет для нас нечто однородное, именно некоторое неизвестное, «нечто» = х.

ПРИМЕЧАНИЯ