АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ в 6 томах
Брокгауз-Ефрон, 1907–1915

Концепция издания

Первая страница предисловия «От редакции».

Закончив в «Библиотеке Великих Писателей» издание полных собраний сочинений Шиллера, Шекспира и Байрона, мы приступаем к Пушкину.

Приступаем с понятным волнением пред трудностью и ответственностью задачи.

В общем, предпринимаемое издание задумано по тому же плану, как и предыдущие собрания сочинений великих писателей Запада. Но во многих отношениях план издания Пушкина значительно шире. Вполне естественно, что к достойному «солнца русской поэзии» изданию должны быть предъявлены требования особенной полноты, детальности и тщательности.

Основная черта предпринимаемого издания – широкое развитие, которое предполагается дать комментарию.

Издание в такой же степени стремится быть собранием сочинений Пушкина, как и исследованием его жизни и творчества.

Предпочитая подробнее поговорить о разных деталях издания, когда оно сколько-нибудь значительно двинется вперед, мы ограничимся здесь, в предисловии к I выпуску, только краткой программой.

I.

Для осуществления плана издания предполагается дать:

1) Отдельные этюды о каждом моменте биографии поэта: род Пушкина, детство Пушкина, Пушкин в лицее, период «Зеленой лампы», Пушкин в Крыму, в Бессарабии, в Одессе, на Кавказе, в Михайловском, Пушкин и декабристы, Пушкин и Николай I, женитьба, Пушкин при дворе, дуэль и т. д.

2) Этюды о тех из друзей и знакомых Пушкина, с которыми он особенно был близок. Так в первых томах будут напечатаны этюды о Пущине, Галиче, Александре Тургеневе, Кюхельбекере, Кривцове, Илличевском, Василии Пушкине, Чаадаеве и мн. др. В дальнейших – о Вяземском, Нащокине и мн. других.

3) Этюды о литературном влиянии на Пушкина писателей русских и иностранных: Пушкин и Парни, Пушкин и Батюшков, Пушкин и Жуковский, Пушкин и Шенье, Пушкин и Оссиан, Пушкин и Шатобриан, Пушкин и Мицкевич и т. д.

4) Каждое из сколько-нибудь значительных произведений Пушкина будет снабжено историко-литературным введением.

5) К каждому из небольших стихотворений будут даны пояснительные примечания и притом не в конце книги, а параллельно тексту.

В общем, насколько это, конечно, позволяет сравнительно небольшой объем издания (6 томов), мы хотели бы сделать из будущего издания своего рода Пушкинскую энциклопедию, где должно найти место все, что служит к уяснению жизни и творчества великого поэта.

Для выполнения задачи, которую мы себе поставили, мы заручились содействием ряда пушкинистов, историков литературы и критиков. Обещали свое сотрудничество: прив.-доц. Е. В. Аничков, акад. К.К. Арсеньев, проф. А.С. Архангельский, Е.В. Балобанова, Ф.Д. Батюшков, проф. А.К. Бороздин, проф. Ф.А. Броун, С.Н. Браиловский, В.Л. Брюсов, проф. Е.Ф. Будде, проф. С.К. Булич, Е.Г. Вейденбаум, акад. П.И. Вейнберг, З.А. Венгерова, акад. Алексей Веселовский, Ю.А. Веселовский, М.О. Гершензон, А.Г. Горнфельд, проф. Н.П. Дашкевич, проф. Ф.Ф. Зелинский, Вяч.И. Иванов, прив.-доц. И.И. Иванов, В.В. Каллаш, И.А. Карасик, проф. Н.И. Кареев, акад. А.Ф. Кони, проф. Н.А. Котляревский, Н.И. Коробка, А.О. Круглый, И.А. Кубасов, Н.О. Лернер, А.Л. Липовский, Е.А. Ляцкий, A.И. Лященко, проф. А.И. Малеин, Б.Л. Модзалевский, П.О. Морозов, проф. Д.Н. Овсянико-Куликовский, проф. В.Н. Перетц, Н.К. Пиксанов, Э.Л. Радлов, П.Е. Рейнбот, В.Е. Рудаков, прив.-доц. B.В. Сиповский, А.Л. Слонимский, В.И. Срезневский, проф. Н.Ф. Сумцов, А.А. Флоридов, проф. М.Г. Халанский, А.А. Чебышев, проф. И.А. Шляпкин, проф. Л.Ю. Шепелевич, П.Е. Щеголев, прив.-доц. А.И. Яцимирский, В.Я. Яковлев-Богучарский и др.

II.

В тесной связи с общим планом издания находится план иллюстрирования его.

Предполагается дать:

Все, что имеет связь с личностью поэта:

а) все портреты Пушкина (и притом те из них, которые рисованы акварелью или масляными красками, тоже будут воспроизведены в красках), портреты родственников и семьи, виды местностей и зданий, имеющих отношение к биографии, картины, иллюстрирующие отдельные эпизоды жизни, все памятники и т. д.;

б) портреты друзей и всех тех, с кем Пушкину пришлось близко сталкиваться;

в) портреты русских и иностранных писателей, оказавших влияние на Пушкина, и т. д.

Многое в этом отделе разыскано для настоящего издания и появится впервые.

Широкое развитие будет также дано отделу автографов, в особенности в тех случаях, когда они помогают установлению текста.

Так же, как в законченных изданиях Шекспира и Байрона, в издании соч. Пушкина найдут место наиболее замечательные из картин, писанных на пушкинские сюжеты – Брюлова, Ге, Репина, Айвазовского, Крамского, Клодта, Микешина, Мясоедова, Зичи, Васнецова и мн. др.

Ценный и красивый иллюстрационный материал дают постановки драм Пушкина и опер на пушкинские сюжеты – «Руслана и Людмилы», «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Русалки» и др.

Будущее издание предполагает использовать этот материал, при чем многое, например, акварели Гартмана и Горностаева, будут здесь воспроизведены впервые.

Все произведения, в которых действуют историческая лица, будут иллюстрированы портретами этих лиц, видами местностей, бытовыми деталями и т. д.

Особенное внимание сочли мы полезным обратить на стильность орнамента издания. В первом том, где все еще насквозь пропитано отголосками французской литературы XVIII века, общему настроению будут соответствовать взятые из французских книг XVIII в. заставки, виньетки, концовки, галантные сцены Вато, пастушки Буше, мифологические панно Жило и др. Дальнейшие тома будут орнаментованы в стиле Empire и т. д.

Некоторые статьи, когда это подходит к их содержанию (напр. первая статья настоящего тома – «Род Пушкиных» и др.) орнаментованы старорусскими заставками, концовками, буквами и т. д.

Общему впечатлению стильности издания мы думали помочь и тем, что издание печатается особо заказанным шрифтом Пушкинского времени.

Существеннейшую помощь при исполнении нашего желания дать стильный орнамент нам оказал библиотекарь Академии Художеств, художник Федор Густавович Беренштам. Пользуемся случаем выразить ему нашу глубокую благодарность.

Искреннейшую благодарность приносим мы затем владельцу замечательной Пушкинской коллекции Павлу Евгеньевичу Рейнботу. Усилиями долгих лет П.Е. собрал почти все, чем когда-либо иллюстрировался Пушкин, начиная с лучших вдохновений наших художников и кончая иллюстрациями копеечных лубочных изданий. С великой любезностью П.Е. Рейнбот предоставил в наше распоряжение всю свою великолепную коллекцию.

О лицах, оказавших нам услуги в разных отдельных случаях, будет с благодарностью указано в послесловии к настоящему тому.

III.

Сложнейшую часть редакционной задачи составляет вопрос о тексте.

Что считать текстом настоящим, какого принципа держаться при том разнообразном выборе, который представляют собой первоисточники Пушкинского текста? Чему придать решающее значение: рукописям, первопечатному тексту, сводному тексту, первой авторской редакции, последующим редакциям?

Несмотря на то, что собрания соч. Пушкина издаются вот уже около 70 лет, до сих пор еще не установился общепризнанный текст, так сказать, Пушкинский канон. И каждому новому издателю приходится заново задумываться над тем, что вернее приблизит его к лучшей передаче.

Мы не станем здесь входить в детали. В конце каждого тома будет дана статья «История Пушкинского текста», где по поводу каждого произведения будут указаны основания, почему принят тот или другой текст. Покамест отметим только, что мы считали бы педантизмом руководиться одним каким-нибудь общим для всего издания принципом. Мы думаем, что для каждого частного случая есть свои особые, решающие основания. Нельзя подводить под один ранжир те разнообразные мотивы, на основании которых в том или другом случае приходится остановиться на том или другом тексте.

Взять, напр., сам по себе столь важный при издании сочинений великого художника принцип, как эстетический. И однако, слепое подчинение этому принципу, в значительной степени обесценило такое первостепенной важности издание, как Анненковское. В силу эстетического принципа, Анненков нашел в себе достаточно смелости, чтобы пренебречь целым рядом стихотворений и – что еще хуже – выбрасывать отдельные места «по слабости создания».

Времена такого эстетического хозяйничанья теперь безвозвратно миновали. Позднейшие авторитетные издатели – П.А. Ефремов, В.Е. Якушкин, П.О. Морозов и Л.Н. Майков уже дорожили каждым незаконченным наброском, каждой строчкой, каждым словом.

Само собой разумеется, что мы всецело примыкаем к этому историческому методу издания произведений великого поэта.

И все-таки это вовсе не значит, что мы считаем себя обязанными во всех случаях поставить принцип исторической передачи выше принципа эстетического выбора. Вот пример, непосредственно относящийся к I тому, посвященному, по преимуществу, так называемым «Лицейским стихотворениям».

Известно, какое место занимают эти стихотворения в общей иерархии произведений Пушкина. Все согласны, что значение «Лицейских стихотворений» – вполне второстепенное. Образно выражаясь, это не более как первые взмахи крыльев молодого орла. Конечно, молодой орел решительно и мощно поднимается к небесам, но большой высоты он еще не достиг.

При этом, относительно, не крупном, художественном значении «лицейских стихотворений», казалось бы, их надо воспроизводить именно в той самой форме, в какой они первоначально вылились у гениального лицеиста. Но дело осложняется тем, что в изданные им самим в 1826 г. и позднее сборники стихотворений Пушкин не просто кое-что внес из произведений лицейской поры, а внес с существенными поправками.

И вот возникает конфликт между историческим и эстетическим принципами. С исторической точки зрения кажется совершенно неправильным давать юношеское произведение в исправленном рукой созревшего гения виде. В такой переделке оно не характеризует ни юношеский период, ни зрелый.

Из этого конфликта мы выходим, руководствуясь эстетическими соображениями. Мы рассуждаем так: раз очень строгий к себе Пушкин в 1826 году счел возможным перепечатать кое-что из произведений ранней поры, значит он признал за ними эстетическую цену. И тогда, конечно, уже надо брать их именно в той форм, к которой приложены наибольшие старания достичь художественного совершенства.

Ограничиваемся этим примером столкновения разных принципов, чтобы показать, что было бы своего рода канцелярщиной держаться всегда одного и того же принципа при выборе текста. Случаи такого столкновения чрезвычайно разнообразны, вплоть до бесспорных описок и ошибок самого Пушкина, по отношению к которым нельзя не позволить себе некоторого «превышения власти».

Взять, напр., «Пирующих студентов». Стихотворение это при жизни Пушкина напечатано не было. Значит, решающей инстанцией является автограф. А между тем в этом автографе, не отделанном, окончательно непростмотренном, есть вещи, с которыми нельзя примириться. Подшучивая над малодаровитым товарищем своим – поэтом Кюхельбекером, Пушкин обращается к нему так:

Писатель за свои грехи
Ты с виду всех трезвее и т. д.

Выходит, что Кюхельбекер стал писателем за свои грехи – мысль совершенно непонятная. Дело объясняется, однако, очень просто, если напечатать стихи со знаками препинания:

Писатель! за свои грехи
Ты с виду всех трезвее.

Так неужели же издатель должен довести свое благоговение до того, чтобы не поставить от себя явно пропущенный здесь знак обращения – запятую или восклицательный знак?

Впрочем, достаточной гарантией против такого рода превышения власти является то, что в примечаниях и прилагаемой к каждому тому особой статье «История Пушкинского текста» читатель найдет и все варианты, и точное описание первоисточника. Таким образом, всякий неправильный редакторский домысел может быть проверен.

IV.

Не допускает однообразного принципа и вопрос о внешней передаче, т.е. правописание.

Велика пестрота в этом отношении Пушкинских изданий. Посмертное издание 1838–41 гг. держалось правописания своего времени. Анненков то держался правописания первопечатных источников и изд. 1838–41 гг., то модернизировал его по орфографии второй половины 50-х гг. Все позднейшие издатели – Геннади, Ефремов, Морозов, Майков тоже держались новейшего правописания. И только редактированный В.Е. Якушкиным II том Академического издания, придерживаясь постановления Пушкинской комиссии, выдвинул принцип «Пушкинской орфографии».

Для нас не существует колебаний по этому вопросу, и вот почему. Если бы мы предназначали настоящее издание для людей, впервые знакомящихся с Пушкиным, мы бы, конечно, держались новейшего правописания, потому что для полноты эстетического впечатления не нужно отвлекать внимания вещами посторонними. Эстетическое впечатление должно легко и непосредственно ложиться на душу читателя. Если же вдруг натыкаешься на щастье вместо счастье, на тма вместо тьма, на нещастной вместо несчастный и т. д. – это необычное начертание, несомненно, отвлекает внимание в другую сторону, и полнота эстетической эмоции пропадает.

Но мы представляем себе тех, которые заинтересуются нашим изданием несколько иначе. Думается, что человек, приобретающий роскошное издание Пушкина, уже имеет какое-нибудь из изданий обыкновенных, которые теперь доступны для самой скромнейшей библиотеки. Мы исходим из того предположения, что читатель настоящего издания уже раньше ознакомился с соч. Пушкина, а с помощью настоящего издания хочет лишь углубить свое чисто литературное знакомство с Пушкиным историко-литературным изучением, хочет к впечатлению эстетическому прибавить историко-литературный анализ.

И если мы для достижения, если можно так выразиться, историчности впечатления прибегаем и к стильности орнамента, и к шрифту Пушкинского времени, то тем более нам кажется необходимым держаться Пушкинского правописания. Это несомненно, усиливает ту архаичность впечатления, которая так неизбежна при усвоении Пушкина, писателя великого, но, все-таки, в значительной части своих произведений отошедшего в область уже пережитых русской литературой настроений.

Что, однако, признать «Пушкинской» орфографией?

Вопрос, может быть, еще труднее поддающийся бесспорному разрешению, чем вопрос о тексте.

Абсолютно авторитетного источника тут совсем нет, потому что даже подлинные Пушкинские рукописи не могут иметь решающего значения. Пушкин и был нетверд в орфографии, и страшно размашисто набрасывал свои произведения, думая только о главном и пренебрегая всем второстепенным, вплоть до того, что даже не выписывал полностью всех слов.

Удивительно ли, что при такой размашистости и ошибок, и простых описок в Пушкинских рукописях множество. А уже знаки препинания Пушкин почти совсем не расставлял.

Большее значение имеет орфография первоначальных источников – журналов, альманахов, вышедших при жизни Пушкина сборников его сочинений, посмертного издания 1838–41 гг. Ее мы в большинстве случаев и придерживаемся, потому что это, при всех недосмотрах и ошибках, собственно и есть подлинная орфография Пушкинского времени. Обычное возражение, что сплошь и рядом бывают невнимательные и не знающие корректора и что странно увековечивать их ошибки – несостоятельно. Конечно, бывают малограмотные корректора, и нет ничего печатного без опечаток. Но в данном случае надо руководствоваться тем, что в социальных науках называется законом больших чисел. Корректура соврет раз, соврет два, но, в общем, работа многих людей всегда характеризует свое время и даже в проявлениях невежества передает колорит эпохи.

Порядок нашего издания строго хронологический. Подразделения на «мелкие» произведения, «эпические», «лирические» и т. д. слишком произвольны и субъективны. Мы задаемся целью представить ход творчества великого писателя в его последовательном развитии.

Однако, в силу этого же принципа последовательного развития, следует отделить стихи Пушкина от прозы его, а прозу разделить на несколько групп: повести, журнальные и критические статьи, исторические исследования. Каждый из этих видов Пушкинского творчества имеет свою особую историю и должен быть представлен в своей совокупности. Только тогда выясняются объединяющие их идеи, приемы и настроения.

Повторяем в заключение, что мы набрасываем здесь план издания лишь в общих чертах. Деталей так много и их столько возникает по мере того, как работа идет вперед, что мы предоставляем себе право поговорить о разных сторонах настоящего издания в послесловии к первому и дальнейшим томам.

И пусть трудность поставленной задачи послужит извинением тем промахам, которые неизбежны в таком сложном деле.

С. Венгеров.
С.-Петербург.
1 декабря 1906 г.